Проект "Вервольф" - Страница 114

114

— Алё! — бросил я в трубку, оказавшись в коридоре.

— Здравствуй, внучек, — проскрипел телефон голосом бабы Любы. — Извини, что побеспокоила тебя. Ты не мог бы приехать ко мне в Мезенцы на выходные? Хочу тебе подарок на свадьбу вручить.

Я начал отнекиваться, сказал, что любимая бабуля сама поздравит меня и невесту, но бабушка была непреклонна, заявив, что в её возрасте порядочные старушки сидят дома, а не бегают по свадьбам, даже если женится их любимый внук.

— Хорошо, ба, я приеду. С невестой. Ты ведь не против познакомиться с избранницей своего внука?

— Ну, конечно, Саня, я не против. Приезжайте в субботу, я вам блинков напеку.

Морозным субботним вечером мы вышли из вагона на заснеженную платформу станции. Вместе с нами из электрички на перрон высыпали ещё два десятка человек. Одни скрылись в деревянном здании вокзала с круглыми часами «Заря» на фронтоне, другие с котомками и чемоданами в руках отправились на автостанцию, чей навес с тёмными бугорками автобусов виднелся в трёхстах метрах отсюда.

Мы немного потоптались на перроне, ожидая, когда освободится путь. Зелёная змея электрички, свистнув, с гудением укатила дальше на восток, и я увидел на той стороне стальной магистрали дядю Петю. В косматой коричневой шубе и похожей на взрыв сеновала шапке он сильно смахивал на случайно вылезшего из берлоги медведя.

— Саня! — заревел он. — Здорово!

— Здорово, дядь Петь! — крикнул я, помахав рукой.

А дядя Петя уже бежал, переваливаясь с боку на бок, через блестящие в свете ярких прожекторов полоски рельсов.

Я слез с бетонной раскрошившейся с одного краю платформы, помог спуститься невесте. Дядя Петя сграбастал её ручищами, закачался, переступая с ноги на ногу и что-то добродушно рыча. Со стороны это смотрелось, будто медведь-шатун решил выдрать берёзку с корнями да боится сломать её ненароком.

Наконец он отпустил раскрасневшуюся от смеха Светку, схватил меня за руку обеими лапищами, затряс, приговаривая и сильно окая:

— Хорошу невестку нашёл, Саня! Эх, хорошу! И стройна-то она и мила, а до чего скромна-то. Бабке твоей точно по нраву придёт.

Он отпустил меня, повернулся к стоявшей неподалёку Светлане:

— Замёрзла небось, красавица? Пойдём, скорее, я вас на «ласточке» своей довезу.

«Ласточкой» дядя Петя называл старую пятнистую от ржавчины бежевую «шестёрку» с косой трещиной через всё лобовое стекло, без бамперов и зеркал заднего вида. Он как оборвал их лет пять назад, продираясь на машине через старую просеку, так с тех пор и не заменил.

— А зачем они мне? — говаривал он всякий раз, когда его спрашивали об этом. — Гаишников в деревне отродясь не было, в город я не езжу, а по лесам да полям кататься и так сойдёт.

Погрузив сумки в багажник, мы сели на заднее сиденье. Дядя Петя с удивительной для его габаритов проворностью втиснулся за руль, завёл двигатель, включил фары и, шустро развернувшись на пятачке, повёз нас в деревню по расчищенной трактором дороге. Летом-то здесь пшеничное поле, надо в объезд кругаля вёрст этак с десять давать, а зимой все напрямки гоняют. Как только снег устойчиво ляжет, председатель первый на своём уазике трассу прокладывает, а потом её только в должном состоянии до весны поддерживают.

Ровно через полчаса мы уже сидели в жарко натопленной и насквозь пропахшей лечебными травами избе за крытым белой скатертью столом; слушали, как шумит самовар, потрескивает в печке огонь и тикают старые ходики.

Бабушка напекла блинов, как и обещала. Дядя Петя съел больше всех, он один схомячил полуметровую стопку жёлтых маслянистых «солнышек», макая их то в сметану, то в мёд, то в варенье, то в рубленые яйца всмятку и запил всё это неисчислимыми кружками чая.

Поужинав с нами, дядя Петя собрался уходить, но перед этим потискал в уголке мою невесту. Я стоял в сторонке, улыбаясь, как дурак, а Светка хохотала в ответ на весёлые дядюшкины подколки в мой адрес.

В итоге вмешалась бабушка:

— Отстань ты от молодухи-то, лешой, — сказала она, огрев дядю Петю полотенцем по спине, — вот привязался, как банный лист.

— Да будя те, Сановна, кода я с молодками-то ещё пообымаюсь? — загудел дядя Петя, но Свету отпустил.

— Иди вон с Захаровной обнимайся, пень старый!

— Так она же на пензию скоро пойдёт! — не унимался дядя Петя, влезая в рукава шубы.

— Тебе в самый раз. Смотри, молодые-то до инфаркту доведут.

— Не доведут, Сановна, не боись. — Дядя Петя нахлобучил шапку на голову, подмигнул Светке, крикнул мне: — Пока, Саня! — и вышел в тёмные, холодные сенцы, напевая басом: — Первым делом мы испортим самолёты, ну а девушек испортим мы потом!

— Тьфу ты, олух окаянный, скоро семьдесят будет, а всё туда же… портить собрался, — добродушно проворчала бабушка, закрыв за ним обитую чёрным дерматином дверь.

Она повернулась, вся такая старенькая, в длинной юбке, коричневой вязаной кофте на пуговках, с шалью на пояснице и платком на голове. «Гусиные лапки» лучиками тянулись от выцветших синих глаз к вискам, сморщенное лицо светилось любовью и добротой.

— Ну, милые, пойдёмте в избу что ль? Чего тутова-то торчать.

Бабуля первая пошаркала ботами «прощай, молодость» к занавешенному хэбэшными шторками входу в жилую половину. Мы вошли следом, снова сели за стол. Без дяди Пети дом как будто опустел.

Молчание невыносимо затянулось. Надо бы о чём-то поговорить, но я не знал о чём. Бабушка провела по скатерти морщинистой рукой, поправила ситцевый платок в мелкий цветочек, вздохнула. Встала со стула, шаркая, подошла к шкафу со стеклянными дверками — в детстве я часами просиживал около него, листая книги и альбомы со старыми фотографиями, — достала с полки несколько книг, сложила стопкой на тумбочке.

114