Проект "Вервольф" - Страница 12

Одновременно с поисками я лихорадочно соображал, а что, в сущности, даст мне диверсия? Ну, выиграю день, максимум, два, а потом опять всё пойдёт по накатанной и с высокой вероятностью, что без меня.

Гауптман далеко не дурак, раз работает в секретной шарашке — вряд ли созданием мифических монстров занимается открытая лаборатория Берлинского или какого-там университета — да и будь он полным кретином, сопоставить факты не составит особого труда. Ушёл — оборудование работало, вернулся — нет. Кто виноват? Правильно — тот, кто остался. А кто был в лаборатории, пока заботливый Фридрих — или как там его — искал автомобиль для начальника? И снова бинго! Барон Отто Ульрих фон Валленштайн, то бишь, я. А раз так, извольте, герр барон, проследовать прямиком в застенки папаши Мюллера, где и поведайте ему, как всё произошло, а после получите достойное наказание в виде отправки в Заксенхаузен.

Перспектива предстать пред светлые очи самого группенфюрера СС меня не прельщала, поскольку я справедливо рассудил: на свободе от меня будет больше толку, чем в застенках гехайме штатсполицай или просто — гестапо. Я тотчас прекратил поиски и вернулся к столу. Как оказалось, вовремя. Едва я сел на стул, дверь отворилась, и на пороге появился Фридрих.

— Господин штандартенфюрер, прошу, «опель» ждёт. О лаборатории не волнуйтесь. Как только Гельмут починит камеры, я позвоню, а пока отдыхайте и набирайтесь сил. — Фридрих вскинул правую руку: — Хайль Гитлер!

— Зиг хайль! — рявкнул я неожиданно для себя и прищёлкнул каблуками.

«Нифигасе заявочки! Этак ещё немного и я аллилуйю этому ефрейтору запою».

Шок от столь быстрого вхождения в образ мгновенно прошёл, ассистент даже не успел ничего заметить, а если бы и заметил странности в поведении патрона, думаю, списал бы их на удар головой об пол и потерю сознания. Сотрясение мозга — это не насморк, без последствий не обходится.

Быстрый анализ ситуации привёл к утешительному результату. Во-первых, у барона давно уже выработался стойкий рефлекс на фашистское приветствие, и тело самопроизвольно реагировало на такие вопли, а во-вторых, не заори я в ответ, и всей моей конспирации сразу пришла бы крышка. А так и дело спас, и сам не засветился. Подумаешь, психопату австрийскому заздравную крикнул. Я же знаю, чем в итоге дело кончится, и кто по кому панихиду справит. Да и ничего со мной не случится, если я несколько раз вытяну руку с воплем: «Хайль!» Не навсегда я здесь оказался, перекантуюсь денёк-другой и обратно рвану.

Я накинул заботливо поданную Фридрихом офицерскую шинель из серого сукна, проворно застегнул пуговицы, сунул руки в утеплённые кожаные перчатки и вышел из лаборатории.

Короткий коридор без окон закончился, и я оказался на улице. Берлин встретил меня безветренной погодой, хлопьями снега, хриплой руганью клаксонов, запахом дыма и выхлопных газов. По широкой дороге тарахтели похожие на черепах автомобили, громыхали расхлябанными бортами грузовики. Сизые облачка сгоревшего топлива висели туманом над серым асфальтом, медленно тая в морозном воздухе.

По тротуарам с деловитостью муравьёв сновали горожане. Мужчины в пальто и утеплённых плащах, женщины — редко — в шубках, чаще тоже в пальто с узкой, перетянутой поясом, талией и широкими плечами. Цвета всех оттенков коричневого и чёрного, из белого только снежинки на шляпах и рукавах.

Сохранившиеся под голыми деревьями и фонарными столбами клочки белой скатерти слабо блестели в лучах тусклого солнца. Оно всё ближе клонилось к гребням черепичных крыш и скоро обещало скрыться совсем.

В небе с хриплым граем кружили вороны. Кое-где серые столбы дыма из каминных труб подпирали свинцевеющий на востоке небосвод. Он грозил рухнуть сразу, едва солнце спрячется за высокой кирхой, так похожей на замок сказочной принцессы.

Ряды трёх- и четырёхэтажных домов радовали глаз красотой отделки: фасады из рустованного камня, колонны с капителями, подоконные фризы с барельефами, рамы с частым переплётом. Нижние этажи всех видимых мне зданий занимали магазинчики, пивные и кафе. Их вывески наперебой заманивали покупателей, но горожане чаще всего проходили мимо, кутаясь в шарфы или пряча носы в воротники.

Возле невысокого — в две ступеньки — крыльца негромко тарахтел чёрный «опель». Унтершарфюрер СС с бульдожьими щеками, круглыми выпученными глазами, глубокими складками от носа к маленьким — бантиком — губам дежурил у пассажирской двери.

Я закончил любоваться видами Курфюрстендамм — выведенное готическим шрифтом название улицы я прочитал на эмалированной табличке дома напротив — спустился с крыльца, сел в тёплый салон.

Шофёр захлопнул дверь, рысцой обежал вытянутый капот с круглыми глазами фар над волнами лакированных крыльев, ввалился в машину вместе с порцией холодного воздуха и горсткой любопытных снежинок. Взревел мотор, из печки пахнуло жаром пустынного ветра, и от морозного привета с улицы не осталось и следа.

Мы катались по улицам Берлина почти час. Не скажу, чтобы расстояние от лаборатории до баронского гнезда оказалось очень большим: счётчик спидометра показал восемь километров — максимум, пятнадцать минут без учёта пробок. Хотя, какие пробки в сороковых годах прошлого века? Вряд ли в это время во всей Германии количество машин — даже с учётом танков, самолётов и кораблей с подлодками — дотягивало до половины современного московского автопарка.

Просто в пути мы то и дело останавливались, пропуская колонны военных грузовиков и ряды вымуштрованной пехоты. А ещё мы объезжали завалы из разрушенных взрывами зданий. Я с интересом смотрел в окно на присыпанные снегом руины.