Идиллию мирной жизни нарушали военные патрули, колонны марширующих солдат с автоматами за спиной, умело замаскированные орудия ПВО и плавающие в небе чёрные точки аэростатов заграждения.
Впереди показался ангароподобный павильон Александерплацбанхов и выбегающая из него стальная река железнодорожной эстакады. «Опель» нырнул в тень этого моста, над головой загрохотало: на вокзал, пыхая паром и протяжно свистя, вкатывался пассажирский состав.
Ещё несколько метров по прямой, и я остановил машину на углу Кайзер Вильгельм и Дирксенштрассе. Справа из сверкающего стеклянными стенами эллинга торчал хвост железной змеи. Она только что перестала ползти и теперь отдыхала, расслабляя стальные мускулы.
Окна последнего вагона чем-то напоминали телевизоры в магазине электротехники. По ним транслировали одну и ту же картинку: длинную цепочку людей. Тёмные фигурки кочевали из экрана в экран, на доли секунды исчезая в зелёных промежутках между ними.
Слева проскрежетал по путям старый трамвай. Едва он вывернул на Вильгельмштрассе, шофёр на заднем сиденье завозился, щёлкнула дверная ручка, в салон ворвалась струя морозного воздуха и шум большого города. За спиной раздался громкий рык, потом смачные шлепки, будто переспелые фрукты шмякнулись на дорогу. Резко запахло кислятиной.
Держа руки на руле, я смотрел прямо перед собой. Беднягу полоскало, как после попойки. Я не желал наблюдать за этим процессом, с лихвой хватало звукового сопровождения.
Наконец сзади послышалось тяжёлое дыхание и прерывистый голос:
— Прошу прощения, господин штандартенфюрер, я не специально и всё уберу, только, пожалуйста, не наказывайте меня.
Я покосился на зеркало, где маячило зелёное отражение унтершарфюрера. Он вытер губы рукавом и прикрыл рот ладонью, чтобы неприятный запах не тревожил благородный нюх начальника.
— Вон из машины, — произнёс я холодным голосом, стиснул руками руль, да так, что кожа перчаток противно скрипнула.
Повторять не пришлось, водитель выскочил на улицу, при этом чуть не поскользнувшись на привете из желудка, нетвёрдой походкой пересёк улицу и поплёлся к казарме, держась ближе к стенам домов.
«Неплохо, Саня, очень неплохо. Настоящий германский офицер, холодный, брезгливый и чопорный до отвращения».
Я перегнулся через сиденье, захлопнул дверь и направил машину к особняку.
Дом, как обычно, пустовал. Признаюсь, меня это очень обрадовало: видеть никого не хотелось, особенно баронессу. Перед глазами до сих пор стоял образ польской красавицы. Никогда не верил в любовь с первого взгляда, а зря. Оказывается, она существует и доказательство этому — я сам.
Об оставшейся в Волгограде подруге я даже не вспоминал. Во-первых, она мне устроила скандал из-за пустяка и сказала, что между нами всё кончено, а во-вторых, нас теперь разделяли добрые семь десятков лет с гаком.
К тому же после знакомства с Марикой я сам себя не узнавал. Ещё вчера я думал только о том, как вернуться в родное время, а сейчас все мысли были о ней. Я втрескался по уши, как мальчишка!
Что самое примечательное, раньше мои интересы к девушкам не простирались дальше секса. Даже со Светой. Я просто хотел приятно провести с ней время, перепихнуться разок-другой и всё. Сейчас даже не было намёка на похоть.
Я пробовал мысленно раздеть Марику, ничего не получилось. Словно какой-то предохранитель стоял в голове. Как только я пытался представить её обнажённой — тонкая проволочка перегорала, картинка гасла — и всё. Зато в одежде всё было нормально. Я даже ради эксперимента мысленно забросил нас на далёкий тропический остров. Кругом пальмы, белый песок, наше бунгало под соломенной крышей на берегу. Веранда на сваях уходит далеко в море. Волны с шумом разбиваются о потемневшие от времени брёвна, солёные брызги взлетают высоко вверх, ветер подхватывает их и швыряет нам в лицо. Мы весело смеёмся. На мне синие с белыми лодочками трусы по колено, чёрные ласты, на лбу маска для ныряния. Рядом Марика в индийском сари придерживает руками широкополую шляпу.
Во как! Я в трусах, а она в сари! Пробовал представить её в бикини — ни фига не получилось. Сари исчезло, так вместо него парео появилось, причём не полупрозрачный платок на бёдрах, а полноценное платье, да ещё в несколько слоёв. Единственное, чего я добился — оголил левое плечо.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о Марике, я приступил к работе. Слишком много требовалось сделать за короткий промежуток времени.
Два дня назад от доктора Кригера я узнал, что первая партия заключённых прибудет на фабрику через неделю. У меня оставалось трое суток, чтобы найти оружие и доставить в горы. Остальное время я планировал потратить на тренировку отряда. Да и с едой у ребят дела обстояли неважно. Горные козлы, конечно, вкусные, ну так ведь это просто повезло, что явившиеся за пленниками немцы застрелили пару-тройку скотинок для развлечения.
Часы убегали, как сквозь пальцы песок. Ближе к ночи я составил подробный план действий на случай успеха и провала моего предприятия, придумал, как помочь Марике, и сделал наброски будущего, если путь домой для меня будет закрыт. Разумеется, ей в этом будущем отводилась главная роль, причём я даже не допускал и мысли о неудаче. Я был уверен, что смогу пробудить в девушке ответные чувства.
Потратив на сон около пяти часов, я с удвоенной энергией взялся за дело. Разжиться провиантом, оружием и боеприпасами не составило труда. Правда, для этого мне снова пришлось вернуться в горы.
Передо мной, как перед любимчиком Гитлера, открывались любые двери. В комендатуре маленького городка в баварских Альпах мне выдали со склада три десятка ящиков с патронами, три кофра с гранатами М-24 и с полсотни машинен-пистолей модификации 1940 года, известные в народе как МП-40, или «шмайсер».